Здесь все о нем,о том,что с ним связано,о людях.которые любят его
и среди которых мне повезло оказаться.
и той невероятной силе его таланта,которая помогает жить,радоваться
жизни,размышлять о ней,находиться в волнительном ожидании новых
встреч,новых песен.
В начале темы предлагается статья о Сергее Трофимове из последнего
номера журнала "Шансон".
Сергей Трофимов – музыкант разноплановый. Одни причисляют его к шансону, другие к року, некоторые даже в поп-музыку сватают. Внутри нашего редакционного коллектива мнения также кардинально разделились. Спорили мы спорили, а потом решили встретиться с популярным автором-исполнителем и услышать его собственное мнение о своем творчестве.
– Давай попробуем, минуя детство, вспомнить, чем занялся Сергей Трофимов после школы?
– После школы сразу пошел учиться в Институт культуры на кафедру народного хора, что было очень близко к фольклору. Довелось даже поучаствовать в некоторых фольклорных экспедициях. Но было скучно очень. Сплошные ленинские да марксистские тезисы. В итоге я ушел с этой кафедры. Уйдя оттуда, поступил в московскую консерваторию, отучился там около года и тоже ушел. А поскольку у нас уже была своя группа, которая называлась “Кант”, мы играли акустический арт-рок, то было на тот период чем заниматься. Какое-то время играл в этом направлении, а потом так сложилось, что остался без работы. Несколько позже меня пригласили в ресторан “Орехово”, где я отработал год. Потом меня заметил Миша Ходжинский. Он занимался прокатом артистов. Возил группы “Ласковый май”, “Мираж” и многие другие. Он предложил мне работать отделение. Одно отделение работали либо “Ласковый май”, либо “Мираж”, а другое я. Это был конец восьмидесятых годов. Начались гастроли, где я выступал как рок-бард. А в 1991 году, как вы знаете, в стране произошел государственный переворот, после чего мне было совершенно непонятно: что, куда и зачем? Настолько было тяжелое время, что я ушел в церковь, где провел два года. Мне хотелось понять и найти истоки вечности.
– Это было с твоей стороны достаточно серьезное, осознанное решение. Уйти из мира не каждый решится.
– Шаг был действительно вполне осознанный, но совсем остаться там я так и не смог. Все-таки я мирской человек. В церкви провел два года. Сначала был певчим, потом регентом, потом подьячим. Открыл для себя совершенно отдельный пласт русской культуры. Мне было очень интересно работать в церкви. Попутно продолжал писать песни. Несколько позже ко мне обратился Степа Разин. У него был проект под названием Каролина. Сейчас ее, правда, зовут Таня Тишинская. По просьбе Разина я написал для Каролины альбом.
Помимо этого у меня были песни, которые писал, так сказать, для кухни, но Степа предложил их издать. Так, абсолютно спонтанно появился альбом “Аристократия помойки-1”. Я на тот период работал с Сашей Ивановым из группы “Рондо” и, по правде говоря, не планировал издавать “Аристократию”. Думал, что после выхода альбома мы на следующее утро проснемся очень знаменитыми.
– И проснулись…
– Проснуться-то проснулись, к счастью, но не совсем знаменитыми (улыбается). Несмотря на то, что альбом успешно пошел в продажу, мне моментально перекрыли все эфиры.
– Какой на дворе стоял год, кто был у власти, и что такого ты спел?
– У власти тогда был Борис Николаевич Ельцин, на дворе стоял 1995 год.
– “Тушите свет, поперло быдло кверху, как будто дрожжи кинули в дерьмо. Россия открывает путь к успеху крутому и отвязанному чмо”. Из-за этих строчек тебе перекрыли кислород?
– Да, думаю, что многим это не совсем понравилось. Потом мне самому стал интересен такой проект как Трофим, потому что он был универсален, как петрушка. Проще говоря, это некий русский балаган, куда можно было поместить множество разных стилей, образов и так далее. Трофим у людей ассоциировался с неким среднестатистическим русским мужичком, который и святой, и хулиган. С одной стороны как бы Достоевский, а с другой – Стенька Разин.
– Псевдоним Трофим – производный от фамилии?
– Трофимом меня называли с детства. Так что все само собой сложилось.
Не знаю уж почему, но все решили сразу, что это блатняк, и меня автоматически причислили к исполнителям блатной песни. Может, это произошло оттого, что альбом печатался под маркой “шансон”, может, по каким-то другим причинам.
– А сам ты к какому жанру относишь, например, такой альбом как “Аристократия помойки”?
– Считаю, что это нормальное скоморошество. И в первую очередь отталкиваюсь от текста, а уже потом все остальное. Песни те имели успех, и позже возникла идея написать продолжение. Таким вот образом было выпущено четыре альбома “Аристократии”.
– Многие относят твое творчество к рок-н-роллу. А кем ты сам себя считаешь все-таки?
– В молодые годы, конечно, я слушал и играл такую музыку. Просто подобное искусство мне всегда казалось свободным и поэтому нравилось. Я себя ни к каким жанрам не причисляю. А что касаемо рока, это то же самое скоморошество. Вот и ответ на ваш вопрос. Дело в том, что рок вне социальной тематики – это уже не рок, а шоу-бизнес. В начальной же ипостаси рок – это протест. Но и протест бывает разный. Можно протестовать с уходом в мистику, можно по-скоморошески, а можно так, например, как это делается в тяжелом роке. Но основа в том, что человек не согласен со всем происходящим вокруг него либо человека не устраивает его место в этом мире.
– Но тебе, Сергей, все-таки ближе рок или шансон? Ты так и не ответил.
– То, что я считаю шансоном, вообще пели или поют единицы. Жанр этот на самом деле очень сложный, потому что человек, поющий от лица того персонажа, какого он представляет со сцены, доносит до людей определенную информацию. Это очень важно сделать грамотно. Для меня яркие представители шансона – это Александр Вертинский, Леонид Утесов, Петр Лещенко. Сейчас, безусловно, можно говорить о всеобщем кризисе. Шансон в своем изначальном понятии – это противостояние официальному истеблишменту, который ротируется. Ты знаешь, у меня есть друзья, которые в свое время отсидели в заключении и считают, что настоящий блатняк – совсем не то, что подразумевает под этим большая часть нашего населения. Блатные песни для них – это про семью, природу, дом. А все остальное – обычные перепевки.
– Возвращаясь опять к твоему первому альбому “Аристократия помойки”, не могу не спросить. Все песни были написаны после путча 1991 года или же в разное время?
– Большая часть тех вещей была написана еще во время правления Михаила Горбачева.
– Твои песни очень добрые. Это потому, что автор их очень добрый?
– В наше время, как мне кажется, те люди, кто как-то связан с творчеством, выполняют функции, которые должна выполнять православная церковь. В нашем обществе, к великому сожалению, очень мало сострадания и милосердия, на котором основывается любое общество. Стоит всего лишь один раз съездить за границу, чтобы понять, что в нашей стране отношение людей друг к другу уже просто на грани. Мы перестали уважать людей, видеть личность в человеке. Мы же видим в людях либо лохов, либо электорат. В песнях можно донести до людей часть доброты, и очень хочется, чтобы ее было больше.
– Почему ты, прослужив два года в церкви, в результате ушел оттуда?
– Знаешь, все-таки это не мое до конца, я человек мира. Это во-первых. И во-вторых, один умный человек, которому я очень доверяю, сказал, что мое место здесь, а не в церкви.
Вот я пишу песни, и они частично автобиографичные, в каждой из них есть частичка меня.
– Есть в твоем музыкальном багаже песня “Судьба”. Там такие слова: На этом скоке я сорвал немалый куш,
И лег на дно, покуда не утихнет шухер.
И заповедная непуганая глушь
Меня узнала как геолога Андрюху.
Судьба моя – змеюка подколодная,
Ужалит в тот момент, когда ее не ждешь.
Хоть я играл крапленою колодою,
Пропал, ей-богу, ни за грош.
Это, как мне кажется, и есть блатная песня. Она основана на реальных событиях, или это авторский вымысел?
– Песня эта действительно написана была на реальной основе. Человек мне просто рассказал, как он оказался в тюрьме. Основываясь на этом рассказе, я по возвращении в Москву написал песню. Так что в ней все из жизни. А уж блатная получилась песня или нет, не мне судить.
– В каком году у тебя начались сольные выступления, посыпались от организаторов концертные приглашения?
– Думаю, где-то в 1997 году. Хотя на тот период никто еще не знал, что я и есть Трофим. Меня почему-то все представляли по-другому. Люди никак не хотели связать эти песни со мной. Я записал четыре альбома “Аристократии помойки”, а потом смутное время прошло и пошли несколько другие песни, иная стилистика. После “Аристократии” был написан альбом “Война и мир”, он родился после поездки в Чечню. Потом был сделан альбом “Я рождаюсь вновь”. Дальше “Я скучаю по тебе” и “Ветер в голове”. Всего на сегодняшний день выпущено восемь альбомов.
– Назови две-три твои самые любимые песни.
– Да трудно так сразу определить. Многие песни любимые. Я очень серьезно подхожу к теме выбора материала. Где-то из двадцати написанных песен, как правило, остается двенадцать. Большая часть отсеивается. Очень серьезная работа в студии происходит, пробуется много вариантов. Мне повезло, со мной работают талантливые музыканты, и это значительно облегчает процесс записи. Наш полный состав – пять человек, шестой – звукорежиссер. Слава Богу, что есть возможность пробовать, экспериментировать. В любом творческом процессе на первом месте всегда эксперимент. Вот мы сейчас уже почти год пишем альбом. Мы не конвейер, и не факт, что у нас выходит в год по альбому. Бывают и более длительные перерывы. Мы не фабрика звезд!
– У тебя есть какие-то песни, которые ты написал, исполнил, а теперь жалеешь, что сделал это?
– Наверное, нет, потому что глупо оценивать себя прошлого. Ты являешься продуктом того времени, в котором находишься. Взять, к примеру, художника, который пишет картины: он генерирует то время, которое его окружает.
– Как у тебя обстоят дела с телевидением: показывают, или ты, как и большинство, “не в формате”?
– Вот должны скоро по Первому каналу мой концерт показать. Причем там будут исполнены совершенно разные песни, даже те, которые, как ты выразился, “не в формате”.
– Насколько мне известно, руководство Первого канала не любит такое направление как русский шансон. Каким же образом ты туда проник?
– Честно говоря, не знаю, почему сложилось такое мнение, что они не пускают шансон на Первый канал. Может, меня просто не относят к шансону? Знаю, что мое творчество там уважают! На сегодняшний день, как мне кажется, актуально писать песни про остатки той Руси, которая еще есть, но которой, по-моему, скоро уже не будет. Написание любой песни для меня – очень болезненный процесс. Иногда вынужден целиком проживать всю ту боль, что потом перекладывается на стихи. Часто проходишь через тяжелейшие душевные страдания, что нормальному человеку трудно понять.
– Интересно твое мнение как профессионального музыканта: что сейчас происходит с жанровой песней, или с вольной песней, как угодно?
– Не знаю даже, насколько эта песня вольная. Позвольте здесь не согласиться. Половина песен уже продиктована конъюнктурой. Вполне благополучные мальчики и девочки почему-то считают, что они вправе петь от лица уркаганов. Настоящие уркаганы сами просто в шоке от этого, потому что они бы так никогда в жизни не запели. Бред все это, серьезно надо относиться к творчеству.
– Как тебе сегодняшнее “Радио Шансон”?
– Я бы, честно говоря, его формат несколько поменял. Считаю, что в любом жанре, о чем бы там ни пелось, в первую очередь надо искать таланты, а не подделки. Если проводить параллели с кухней, то, грубо говоря, надо подавать не гамбургеры с картошкой фри, а русские, французские или итальянские блюда. Качественные продукты нужны, ребята. Понимаю, что это сложно, да и в стране у нас почему-то никто этим особо себя не утруждает.
– Судя по твоим песням, у тебя хорошо развито чувство юмора.
– Да что ты, откуда у меня оно? (смеется). Кстати, вспомнил хороший русский анекдот про нашу ментальность. Деревня, вечер, на завалинке сидят бабы. Мимо проходит статный, атлетически сложенный мужчина. Одна из баб спрашивает подруг: “Это наш или не наш, местный или не местный?” Ну и обращаются к нему: “А вы, молодой человек, с нашего села будете?” Он отвечает: “Да, с вашего”. – “А что-то мы вас не знаем, не видели раньше”. – “Да я 17 лет отсидел, вот только сегодня с зоны вернулся”. – “А за что же вы 17 лет-то сидели?” – “Да я жену свою убил и съел!” Одна баба, поразмыслив, говорит подругам: “Ага, значит, холостой!” Это жизнь, ребята, и наша ментальность.
– Что на сегодняшний день отнимает у тебя больше времени – гастроли или работа в студии?
– Гастролей много, как, впрочем, и работы в студии. Ты знаешь, оценивать свое творчество – это, по правде говоря, шизофрения. Оценку творчеству должны давать грамотные критики, а не я.
– Был ли у тебя в жизни момент, когда ты ощутил – вот она, популярность?
– Был такой момент в моей жизни. Как-то я приехал на машине на Пушкинскую площадь. Там была запрещена стоянка автомобилей. Подъезжаю к милиционеру, улыбаюсь и говорю: “Братишка, разреши, я припаркуюсь буквально на пару минуток”. Ну, он такой: “Давай, давай, вставай вот сюда”. Дарю ему кассету свою с фотографией, с надписью “Трофим”. Распечатываю кассету и спрашиваю, кому, мол, подписать-то? Он говорит: “Подпиши – Лехе на память”. Подписываю, отдаю. Потом он говорит: “Слушай, что-то тебя давно не было видно на сцене с выступлениями”. Я говорю: “Как давно не видно? Вот совсем недавно выступал там-то”. Тогда он спрашивает: “Ну а сейчас-то ты поешь?” – “Пою”, – отвечаю. И где-то в середине нашего диалога начинаю понимать, что тут какая-то ошибочка. И тогда спрашиваю: “Братишка, а ты думаешь, я кто?” Он искренне отвечает: “Как кто, Дмитрий Варшавский!”
И это при том, что на кассете написано “Трофим”! Так что вот она, популярность, когда пришла.
– Ты собираешь аншлаги, люди ходят на твои концерты, альбомы продаются. Ты добился многого сам. Что дальше?
– Люди-то ходят на концерты, но потом кричат: “Сволочи, верните наши деньги!” Ну а если серьезно, то, конечно, работы еще много впереди. Концертов выездных у нас достаточно, и могу сказать, что в провинции люди более открытые. Мне вообще очень интересно ездить по России. Я больше всего люблю выступать в небольших залах, где можно посмотреть человеку в глаза. Это очень важно для меня.
– А в Кремле как работалось?
– Я давал сольный концерт в Кремле. Там, конечно, большая сцена, все как надо, но вот что-то такое давит. Хотя к этому привыкаешь, когда распоешься.
– Не приходилось писать музыку для кино?
– Приходилось, и не один раз. Совсем свежая работа в кино будет вот-вот показана на “Кинотавре”. Это замечательная комедия про Новый год. К сожалению, никак не могу вспомнить ее название. Я там и пою, и просто звучит моя музыка. Был еще документальный православный фильм “Прощеное воскресенье”, полностью построенный на моих песнях. Также были работы в разных художественных фильмах.
– Как сам считаешь, в твоем репертуаре больше серьезных или шуточных песен? И кто для тебя из коллег является личностью?
– Да, наверное, всего поровну, как говорится, “всякой твари по паре”. (Сергей выдерживает длинную паузу, прежде чем ответить на второй вопрос). Я затрудняюсь назвать личность, кроме Земфиры. А что касается плохих примеров, то мне порой непонятно, как некоторые песни вообще ротируют, показывают по телевидению.
– Как ты успеваешь все совмещать?
– Жутко тяжело (улыбается), но жизнь слишком быстро проходит, надо постараться все успеть.
– Много чего не успел еще сделать?
– До хрена чего не сделал!
– А что уже успел?
– Успел дочку сделать и сына. Это самое главное.
Алекс СИНГАЛ.